Когда мы были влюблены, всё было проще и приятней. Рассвет бросал цветные пятна на кожу розовой стены: мы ночевали во дворе, до трёх утра взахлёб целуясь, и лабиринты сонных улиц тонули в дыме сигарет. Июльский воздух опьянял, и стрелки на часах стояли, свет оседал на одеяле и белоснежных простынях, забытых где-то далеко в пустой двухкомнатной квартире, и солнце выцветшим пунктиром лилось на светлый потолок. И мыслей не было иных, лишь целый век у нас в запасе. Мир был воистину прекрасен, когда мы были влюблены. Прощальный вздох звучал как крик, объятья становились танцем, и мы всё не могли расстаться до самых проблесков зари. А помнишь ночи при луне? Шум волн заброшенного пляжа и низкий берег в чёрной саже, предназначавшиеся мне. Я долго их не отдавал, в своей груди дитём лелея, но становилось все больнее не обличать любовь в слова. Теперь, когда пришёл конец всему, что тщательно скрывалось, мне остаётся только малость: лечить оставшийся рубец и вспоминать тот летний миг, внезапный и неповторимый – движенье уличного мима, спешащее ошеломить. О, самый сладостный момент, из пепла возрождённый снова, я примеряю, как обнову, его в своём больном уме, и упиваюсь каждый раз теплом семнадцатого лета, что прогремело кастаньетой над тихой гаванью террас и растворилось в сентябре, среди дождей и красных листьев, окрашенных осенней кистью под цвет китайских фонарей. Жаль, всё проходит, и, увы, но мы прошли друг друга тоже, забыв о том, что сердце может застыть струною тетивы и сладко ныть по вечерам, когда в душе мурлычет холод, и забываешь, как ты молод буквально был ещё вчера. Однако счастью нет цены, и я храню, в него не веря, то восхитительное время, когда мы были влюблены. Позволь на миг прикрыть глаза, и я опять, опять увижу не роскошь шумного Парижа, а скромный утренний пейзаж, который, в общем-то, не нов – всё те же краски, те же лица, но жаль, уже не повторится ни жизнь, ни первая любовь.
